Уехать в Эмираты, там поработать таксистом или грузчиком, потом скопить на машину – так выглядит путь к успеху в глазах современной непальской молодежи. Оставаться трудиться у себя в стране обычно никто не хочет.
Тем интереснее феномен фермерского хозяйства супругов Чарли Баба и Ларисы Кауба, затерянного где-то в предгорьях Гималаев. Он – аграрий из Ирландии, «звезда» непальских новостей и соцсетей, она – буддолог и социальная активистка из России. Алексей Стрижов пообщался с Ларисой о том, что было до Азии, семейном бизнесе, сельском хозяйстве, сходстве Непала и России 90-х.
Из Рязани в Непал через Европу и Индию
Наше интервью с Ларисой состояло из нескольких обменов «войсами» в WhatsApp. На фоне ее голосовых сообщений всегда были какие-то сельские звуки (то пение петуха, то еще что-то). В условиях пандемии это чем-то напоминало единение с природой в духе последнего кадра из триеровской «Меланхолии», когда главная героиня устраивается в условном шалаше поудобнее и без паники встречает апокалипсис.
– Лариса, Вы жили в Рязани, огород видели с детства. Чем вдохновила идея с агрофермой в Непале?
– Я из небольшого городка Апатиты Мурманской области. В 1990-е денег не было, поэтому выживали огородами – еще с детства чувствовала себя там комфортно. Потом огорода я уже «переела», а путешествий хотелось.
Почему именно Непал? Чарли – мой второй муж. А с первым познакомилась, когда я училась журналистике в университете Рязани. После выпуска мы поженились. Сначала уехали на три года в Европу, а потом, в 2009-м, на полгода в Индию. Так из Азии и не уезжали. Сейчас он живет во Вьетнаме, а я здесь, в Непале.
За семь лет путешествий по Азии мне больше всего понравился именно Непал. По атмосфере. Здесь какой-то особенный дух, по-другому дышится. Плюс с 2009 года я изучаю буддизм, а мой главный монастырь и университет находится в Катманду.
В 2011-м я впервые приехала в страну и регулярно ездила сюда до 2015 года, после чего – окончательно здесь осталась. Считаю, что в Непал попала не случайно, меня сюда не просто «занесло». В 2015-м мы расстались с моим первым мужем, увы, и я поехала в свой монастырь подумать обо всем произошедшем. Мы были вместе 12 лет.
– 2015-ый? Это же год крупного землетрясения в долине Катманду. Части исторических построек уже из-за него нет.
– …Прилетела в Непал – и на следующий день как раз началось землетрясение. Я как-то сразу вовлеклась в помощь пострадавшим, так как знала, что делать. Социальной работой я уже и раньше занималась, в том числе и в Рязанской области. До этого в России мы, например, делали бесплатный магазин, куда люди приносили вещи, которые им были не нужны. Как секонд-хенд, только бесплатно. Еще я сделала три фильма. Первый – «Куда смотрит телевизор?», про политических активистов, анархистов и про акцию «Еда вместо бомб». Второй мой фильм назывался «Сквотинг», про сквоты в Голландии. Третий фильм – «Ловушка для мух». Это более буддийское кино, про счастье. В общем, активизмом я занималась уже очень давно, поэтому, когда оказалась в Непале, сразу стала заниматься соцработой, которая мне уже была привычна.
– Когда мы с Вами познакомились, в Австралии бушевали пожары. Тогда в российских соцсетях общественность разделилась на сочувствующих, которые переводили деньги на спасение уникальной австралийской природы, и тех, кто считал, что внутренние проблемы важнее зарубежных. Как Вы отвечаете для себя на вопрос: зачем помогать не ближнему, а дальнему? То есть не Рязани, а Катманду?
Почему я не осталась жить в России? Во-первых, у меня всегда был интерес к путешествиям и другим странам. А во-вторых – у меня есть что-то проницательное, как мне кажется, и я бы не смогла жить в России. Понимаете, в Непале мне проще абстрагироваться от происходящего. Можно сказать, что это какой-то эскапизм.
Мой муж свободно говорит на непальском, а я легко могу объясниться на бытовом уровне, но углублять свои знания не очень хочу, чтобы не вникать в политическую обстановку. Мне интересны религия, культура, история, политика (в самом общем плане), но если я буду жить в России, то буду все принимать слишком близко к сердцу. Просто не смогу жить в этой «машине», в этом тоталитаризме… В этих «жерновах» подавления населения, в каком-то массовом зомбировании. И я не смогу простить своим друзьям и знакомым безразличие, а за действие там очень быстро посадят или просто подвергнут репрессиям за выражение своего мнения.
Я пыталась много времени проводить в России, участвовать во всяких соцпроектах, но все равно надолго там с 2006 года не задерживалась. Здесь проще в этом плане. Потому что ты можешь заниматься только двумя какими-то секторами работы, а на остальное не обращать внимание.
– Вы учились журналистике пять лет. Это повлияло на ваше решение?
– С журналистикой у меня все было плохо – видишь одну картину, а потом рассказываешь что-то совершенно другое. Поэтому я приняла для себя Россию как явление – мне просто невозможно там находиться. Все мои единомышленники тоже уехали. В Европе бы я тоже не смогла жить. Мое счастье возможно только в таких условиях, как сейчас.
Дело номер один в Непале
Лариса рассказывает, что уже давно вдохновлялась анархической жизнью независимых комьюнити. Примерно такой мне представилась их с Чарли работа на непальской ферме. Что-то по заветам Генри Торо. Единение с природой, выращивание растений и грибов, и главное – эко-школа для нового поколения.
– В чем заключается ваш семейный бизнес? Какие культуры выращиваете?
– Ферма, в основном, направлена на производство деревьев. На местные корневища Чарли Баба прививает культурные сорта. Авокадо, груши, сливы… С прошлого года выращиваем грибы шиитаке. И еще у нас огород, где есть всесезонные овощи. Денег, правда, он приносит примерно столько же, сколько и забирает. Основной бизнес – это, конечно, деревья, которых в этом году мы привили пять тысяч.
Сельское хозяйство – это дело номер один в Непале. Мы отличаемся тем, что у нас используются «прогрессивные» методы без химикатов – органическая, пермакультурная деятельность.
– В каких регионах страны лучше заниматься сельским хозяйством? Насколько мне известно, юг Непала – это терраи, где все было в болотах едва ли не до конца XIX века. Как было выбрано место?
– Да, терраи – конечно, наиболее благоприятный регион Непала для сельского хозяйства. Но у нас в предгорьях Гималаев тоже очень хорошее место по климатическим условиям. В сравнении, например, со средней полосой России, здесь не бывает снега. Ночью зимой температура опускается до 0°, а днем – солнечно, поднимается до +20°. И в принципе благоприятная почва.
Сложно заниматься сельским хозяйством в высокогорье выше двух с половиной тысяч метров. На высотах три-четыре тысячи метров (районы Муктинатх, Мустанг) уже, по большому счету, пустынная местность.
Есть ли что-то инновационное для Непала в вашей фермерской деятельности?
– У нас не традиционное для Непала садоводство. Мы отличаемся от многих тем, что не используем химикаты. Тут есть несколько «прогрессивных» ферм. Все они были организованы иностранцами, но работают на них непальцы. Причем высокооплачиваемые специалисты сейчас уже есть и среди местных. Но именно по пермакультуре – их считанные единицы.
– Легко ли завести свое дело в Непале? Есть ли какие-то юридические или иные сложности?
– Свое дело в Непале завести уже почти невозможно, потому что страна в прошлом году начала «избавляться» от малого и среднего бизнеса. Когда мой муж создавал ферму, минимальная инвестиция для иностранцев в страну была 50 тысяч долларов, а сейчас приписали еще один нолик, и получилось полмиллиона долларов. Эти деньги могут вложить только какие-то крупные компании, то есть государство заинтересовано лишь в крупном бизнесе.
Причем, если раньше было три направления непальского бизнеса, в которых могли принять участие иностранцы, – это ресторанный, гостиничный и фермерский бизнес, – то сейчас ферму из этого списка убрали. Мы имеем право работать только потому, что попали под «старые» законы и уже «плотно» на своем месте здесь. Никаких новых людей в эту сферу не пустят.
Как делите деловые обязанности с мужем? Кто еще вам помогает: знакомые, наемные работники, волонтеры?
– Я сижу за компьютером, занимаюсь домом, а муж весь день в полях. Но, надо сказать, я особенно часто дома и не бываю. Сейчас карантин. А обычно езжу с группами [туристов], и еще я переводчик-синхронист в буддийском храме в Копане. Когда на ретрит приезжает русскоязычная группа, я занимаюсь переводом, сопровождаю людей – как буддолог и специалист по Непалу. Дома я бываю «наездами» на несколько дней – переодеться, постирать, сменить рюкзаки – и опять уезжаю недели на две.
Вообще, помимо фермы, я работаю довольно много. Иногда, может раз в год, бываю дома месяц. Если же говорить о ферме, то у нас есть работники из деревни. Волонтеров тоже принимаем, но не охотно, поскольку от них обычно слишком много убытков – они ничего не умеют, как правило, их нужно учить, уделять им много внимания, они хотят общаться между делом. У меня на это нет времени, если честно. Это большая «головная боль».
– Как проходят ваши воркшопы? Кто их аудитория? Как распространяете информацию?
– Наша школа называется Trees For Relief. Воркшопы проходят примерно раз в месяц. Тема зависит от сезона и ее актуальности: например, если наступает время прививания деревьев, то идет соответствующий воркшоп, если приходит сезон посадки грибов шиитаке, то обсуждаем эту тему, и так далее.
Проблем с поиском студентов у нас нет. Мы вывешиваем объявление на фейсбуке, и поскольку мой муж Чарли Баба очень знаменит в Непале, то это действенное средство – на его страницу подписано 35 000 человек. Плюс мы развиваем свой youtube-канал, где делимся знаниями, а скоро будем рассказывать и о жизни фермы.
На мастер-классы приезжает порядка сорока человек. Занятия проходят бесплатно, за счет спонсорской поддержки. Их себестоимость не большая – порядка 50 долларов за одно занятие. Деньги идут на приобретение расходных материалов, также для пришедших мы всегда покупаем чай и печенье.
Наши студенты – в основном, старшеклассники и состоявшиеся фермеры. Взрослые приходят научиться какой-то новой технике или пообщаться с Чарли. Это, своего рода, «день открытых дверей» на ферме.
«Послы рок-н-ролла в неритмичной стране»
– Что нравится в непальцах и их образе жизни?
– Когда мы с Чарли познакомились, у него уже год не было визы, он не мог ее продлить и попал в большие долги. И, фактически, дальше уже должна была быть депортация. Но имидж, друзья и удачное стечение обстоятельств смогли помочь.
В Непале сейчас молодые люди после школы стремятся поехать на Средний Восток, в какие-нибудь Эмираты, работать всевозможными грузчиками, таксистами и так далее. За пять-восемь лет можно накопить на свою машину, построить дом. Для местного общества такой отток молодежи из страны стал очень болезненным.
На этом фоне Чарли и стал знаменит. Он здесь как национальный герой, поскольку приехал из Европы заниматься тем, что сами непальцы не хотят делать. У него много фанатов, многие вдохновляются его примером.
– Как отдыхаете? Как расслабляется местная молодежь? Где в Непале можно потусоваться, сходить в бар, на концерт, фестиваль и т.п.?
– В Непале не очень много мест для тусовок. Катманду и Покхара – два города с такой жизнью. Здесь есть бары, концерты, вечеринки, фестивали, но для небольших групп людей. Обычные непальцы предпочитают семейный отдых: едут к какому-нибудь храму, устраивают там пикник, едят, пьют…
Мы лично где-то раз в неделю ездим на рынок. Это своеобразная «светская тусовка». Там музыка, еда, тоже достаточно пикниковый вариант – можно увидеть всех-всех-всех, кто живет в районе Катманду.
Развлечений вроде кинотеатров особенно и нет. Фильмы показывают, по большей части, индийские и непальские. Хотя в Катманду бывают и международные фестивали, а в центре столицы проходят премьеры, которые организовывает Русский Культурный Центр. Но нам, как трудоголикам, это толком и не надо. Предел мечтаний – поехать на выходные в Катманду: пожить в гостинице, сходить в ресторан, к друзьям в бар.
– Случались ли с вами какие-то трэшовые ситуации в Непале? Как Вы и Чарли пережили землетрясение?
– Мне вспоминаются больше смешные ситуации. Ко мне, например, прошлой весной прилетала группа из 18 семей казахских олигархов – и их самолету два часа не давали посадку в Катманду. Зато непальская авиакомпания их ждала целых четыре часа.
В принципе, Непал – спокойная страна. Если себя здесь разумно вести, то никаких проблем не будет.
– В мире много говорят про «поколение Z», сильно вовлеченное в цифровую жизнь. Есть ли этот феномен в аграрном Непале? Каково, на Ваш взгляд, непальское поколение миллениалов?
Смартфоны есть у всех, и при этом отсутствует представление, что дети должны много времени проводить без телефонов. Здесь этого нет.
– Среди местной молодежи есть интерес и потенциал для развития малого бизнеса, подобного вашему?
– Вообще современный Непал как Россия 90-х – пирог, который еще не разрезали. Пока очень благоприятное время, много свободных ниш. Если ты ее займешь, то через десять лет будешь уже динозавром этого рынка.
Потенциал у Непала для бизнеса очень большой. Просто нужны люди, которые бы это понимали, а они здесь пока еще не видят своих возможностей. Непал только-только вышел из состояния, когда это была непонятная страна, закрытая даже для туристов. Ни туалетов, ни канализации, ничего. Бабушки жили еще при этом. Зубные щетки здесь появились только тридцать лет назад.
– Как обычно проходит ваш день на ферме? Его можно было бы воссоздать в той же России или такой лайфстайл возможен только в Азии?
– Такой лайфстайл можно воссоздать где угодно. Мы просыпаемся в шесть утра, пьем кофе где-то до семи. Потом Чарли уходит «в поле», а я – здесь, иногда еще бегаю или йогой занимаюсь. К десяти готовлю завтрак, потом вновь работа. Потом готовлю обед – и вновь работа. Всем этим можно заниматься где угодно. Но у меня еще и работа по буддологии, поэтому, по сути, я больше привязана к Непалу, чем Чарли.
– Не ощущаете, что Ваш стиль жизни несколько винтажный? Или, думаете, за этим будущее в стране и мире?
– Я чувствую, особенно сейчас, в условиях какого-то апокалипсиса (связанного с пандемией – прим. ред.) и зная мировую экологическую ситуацию, что ферма – это очень дальновидно. И когда случается какой-то коллапс, – вот как сейчас, например, – у меня нет никакой паники и страха из-за будущего. У нас есть база, земля – и я это чувствую. Главное дело в мире – это огород, жизнь в лесу. Здесь нет никакого богатства – земляные полы, «буржуйка»… Но это твоя база, и ты знаешь, что будешь здесь стоять, у тебя есть свой угол, ты не зависишь ни отчего.
Заглавное фото: Helika Inku
