Лето, трасса, фуры, водители со странностями и 25 тонн асфальта в кузове. Позади – мегаполисы, впереди – море, скалы и южная хипповская тусовка.
Нашли среди неизданного рассказ от нашего читателя Александра Череухова о путешествии автостопом на Утриш, и тут – вжух! Мы в редакции (с большим удовольствием) метнулись лет на десять назад – во времена рассвета «Пустых Холмов», наших автостопных вылазок на юга и диких пляжей Лисьей бухты. Та самая атмосфера, дорожные приключения, здоровый юмор, колоритные типажи и калейдоскоп людских судеб – публикуем первую часть рассказа автора.
Передо мной лежала нескончаемая река асфальта, над которой витало жаркое марево, – трасса М-7, по которой мне предстояло добраться из Нижнего Новгорода до Москвы, а дальше – под Анапу, на Утриш. Но счастье, характерное для свободного человека, отправившегося в путешествие, всё никак не приходило. Я вдруг понял – это оттого, что я остался один. К тому же, мне как-то некомфортно поднимать руку. Есть в этом что-то уничижающее. Будто бы на машинах едут сплошь достопочтенные персоны, а я стою на обочине, такой ненужный, и медленно, стесняясь, поднимаю руку, по-дурацки оттопыриваю большой палец и замираю в надежде на случайную благосклонность.
Чтобы Вам не было скучно всё это время, пока я жду того, кто сжалился бы надо мной и таки свернул на обочину, я предлагаю посмотреть на лобовые стёкла проезжающих мимо машин и попытаться угадать, о чём сейчас думает тот или иной водитель. Вот, например, бабушка с рассадой в обнимку на пассажирском сиденье. Хочется думать, что она прямо сейчас жалеет меня. Она, может, и хотела бы остановиться и попотчевать меня огурчиками с огорода, но страшно. И за огурчики и за себя. А вон тот, прилизанный, на красном джипе, халявщиком, поди, обзывает. Ну, это, уж, его право.
Потому и дороги плохие
Прошло минут пятнадцать перед тем, как из третьего ряда прямо на обочину вырулил видавший виды «Рено Логан». За рулём – сильно загоревший мужик 30-35 лет, с помятым лицом цвета глины. На голове – та самая эпохальная причёска, когда весь череп обрит, а надо лбом стройными рядами лежит то, что осталось от чёлки. Одет в футболку грязно-бежевого цвета и спортивные штаны с тремя полосками.
– До Москвы! – кричу я ему в открытое окно.
– Не, братан, могу подвезти только до Вязников.
– Хорошо, поехали.
Приезжает, значит, распедикюренный этот к нам, и начинает нашего начальника поучать! Ты прикинь! Батю нашего! – Тут Вадик перешёл на рык. – Мужика и работягу настоящего! Да он, если хочешь знать, однажды палец свой в асфальт случайно закатал! Во, какой мужик! Наш! А этот, московский…тьфу.
Тронулись. Приборная панель машины вся затёртая и в пыли. Сиденья давно продавлены. В салоне ощущение пустоты. Даже иконок и освежителя воздуха нет.
Я представляюсь водителю и жму руку.
– Вадик. – Говорит он мне. – Куда едешь, братишка?
– В Анапу.
– А нахрена тебе это надо, братик?
«Вот чёртяга, – думаю про себя. – Докопаться он вздумал, что ли, до меня? Как бы ему хитро ответить?».
– Ну, потому что в Анапе, – начинаю бравировать я, – море, пальмы и девчонки.
Слушайте, я знаю, что это было совсем не хитро, но дайте мне ещё один шанс. Я всё-таки волнуюсь.
– Это понятно. – Совершенно не смутился Вадик. – А нахрена тебе вот это-то?
И к своей фразе он присовокупил размашистый жест, по-ленински двигая ладонью вперёд и назад.
В этот раз я решил, что он имеет в виду автостоп. Да Вы бы тоже так подумали. Ну, я и пошёл выдавать ему про полёт души, фантазии дороги, эфемерность жизни и так далее. На что Вадик ещё активнее замахал рукой.
– Нет, ты не понял, брат. Нахрена ты тут едешь? – ладонь всё это время ходила ходуном, он будто пытался меня загипнотизировать. Вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад.
Каюсь, здесь я немного разозлился. Я же Вам говорил, в самом начале, как меня бесит что-то доказывать другим. Поэтому я решил принять правила игры:
– Братан, – я хитро посмотрел на него. – А нахрена мне – тут я поднял руку с раскрытой ладонью – там ехать? – и энергично помахал ей в противоположном направлении, то есть сначала назад, а потом вперёд.
– В принципе, ты прав. – После недолгих раздумий согласился со мной Вадик.
***
– Да, чё рассказывать, машина служебная, сам я водитель в фирме, которая дороги строит.
– И нравится работа?
– Нормально всё.
– А чего нормального?
– Ну, начальник, например, у нас отличный. Всё делает, как надо.
– А почему тогда у нас дороги такие плохие?
Вадик быстро посмотрел на меня, вздохнул и выдал:
– Все под Москвой ходят.
– Это ты про метро сейчас сказал?
– Чё?
– Да ладно, ничего, это я так. Так что значит «под Москвой ходят»?
– То и значит, что начальник у нас хороший, но всё равно Москва всё решает. Вот недавно случай был. Начальник у нас – настоящий мужик. Прикинь, с самых малых лет ремонтом дорог занимается. Всё сам, своими руками асфальт клал, всё знает про это. И тут нам выписывают какого-то инженера из Москвы. Приезжает, значит, к нам молодой пацан: морда холёная, руки в педикюре…
– В маникюре. – Поправляю я его.
– Чё?
– Ну, маникюр и педикюр – это разное.
– Конечно, разное. – Соглашается со мной Вадик. – Маникюр себе бабы делают, а педикюр – педики. А он мужского полу был, инженер-то наш, сечешь?
– Секу.
– Ну, так вот, эта морда только-только университет закончила. – С ещё большим энтузиазмом продолжал Вадик. – Приезжает, значит, распедикюренный этот к нам, и начинает нашего начальника поучать! Ты прикинь! Батю нашего! – Тут Вадик перешёл на рык. – Мужика и работягу настоящего! Да он, если хочешь знать, однажды палец свой в асфальт случайно закатал! Во, какой мужик! Наш! А этот, московский…тьфу.
– Что «тьфу»?
– Опыта нет, всю жизнь в Москве своей просидел, а позволяет себе ходить и умничать. Мол, вы тут всё не по стандарту делаете, не по правилам. А начальник наш ему слова поперёк сказать не может, потому что за этим инженером такие люди в Москве стоят, что ого-го. Если им что не понравится – вякнуть не успеешь, как тебя уберут. И всё.
– Да, – говорю, – это тебе не пальцы в асфальт закатывать.
-Угу, – отвлеченно откликнулся Вадик, а потом, помолчав, неожиданно резюмировал, – поэтому и дороги хреновые.
Правила дальнобойщиков
По возвращении на трассу меня начало преследовать странное ощущение, похожее на чувство свободного падения. Я уже отдалился от дома на приличное расстояние, поэтому о возвращении можно было не помышлять.
Только я перешёл на нужную мне сторону дороги, как рядом со мной остановилась фура. Я даже не голосовал, а просто шёл, попивая воду. Из кабины в спешке выпрыгнул парень в военной форме и направился в сторону города. Я прокричал в открытую дверь кабины грузовика:
– До Москвы не подбросите?
Водителем оказался пожилой худой мужчина с волнистыми поседевшими волосами. Причёской он напоминал Диму Билана на Евровидение-2008. Светлые лучистые глаза, нос картошкой и узкий острый подбородок придавали его лицу забавной мультяшной комичности. Услышав мой вопрос, он улыбнулся и по-простецки кивнул головой в сторону пассажирского сиденья:
– Залезай!
Александр, в отличие от напряженного Вадика, совершенно не стеснялся моего присутствия, из-за чего я почувствовал себя комфортнее.
Я ему отвечаю: «Хорошо, сейчас поеду. Только ты мне сначала отправь смску, в которой напиши, что ты мне приказываешь ехать, несмотря ни на что. И имя с фамилией свои напиши. Вот тогда я уж со спокойной совестью усну за рулём и пару-тройку машин протараню. А на суде покажу твою смску, и там уж будешь сам разбираться».
Кстати, наконец-то я с Вами почти в равных условиях, ибо в салоне большегруза есть сиденье на воздушной подушке и кровать. Комфорт. К тому же очень необычно возвышаться над дорожным полотном метра на четыре и понимать, что тебе ничего не угрожает. Море становится по колено, когда едешь на многотонном грузовике со скоростью 90 километров в час.
Чтобы не молчать, я стал интересоваться у Александра нюансами работы дальнобойщиков:
– Я вот слышал, что после пары-тройки несчастных случаев у всех дальнобойщиков на машинах теперь стоит ограничитель по времени. Вроде как проехал девять часов – и всё, нужно обязательно вставать на обочину, отдыхать. Это правда?
Вместо ответа Александр, со снисходительной улыбкой, с которой обычно отвечают детям на очевидные для взрослых вопросы, вкрадчиво произнёс:
– Ты знаешь, сколько я уже еду?
– Нет.
– Четырнадцать часов. – Спокойно сказал он, окинув меня тёплым, тлеющим добротой, взглядом. – Сегодня в четыре утра я выехал из Казани, а сейчас уже шесть вечера. Если повезёт, то в Москве сегодня к девяти часам будем.
Я замялся. Но что-то сказать всё равно надо было и я, применив все свои вычислительные способности, ляпнул:
– Получается, семнадцать часов за рулём сегодня проведёте?
– Ну да.
– А правила? Положено ведь…
– Да это не важно, – прервал меня Александр, задорно щурясь. Теперь этот прищур не давал мне покоя. Мне казалось, что сомкни он веки на миллиметр больше – произойдёт необратимое, и он уснёт за рулём.
– Правила правилами, – продолжил он, – но чем быстрее я привезу груз, тем лучше будет всем: мне, логисту, заказчику. Всё деньги решают. Вот недавно я ехал почти двадцать часов подряд. Еду и чувствую, что больше не могу. Останавливаюсь, хочу лечь спать. Тут мне звонит логист и матерится на меня. Его интересовало, почему это я остановился. Говорю ему вежливо, мол, так и так, не могу ехать больше, харя ты поганая. Он настаивает: «Езжай, у меня сроки горят». Я ему отвечаю: «Хорошо, сейчас поеду. Только ты мне сначала отправь смску, в которой напиши, что ты мне приказываешь ехать, несмотря ни на что. И имя с фамилией свои напиши. Вот тогда я уж со спокойной совестью усну за рулём и пару-тройку машин протараню. А на суде покажу твою смску, и там уж будешь сам разбираться».
«Вот же добрый человек» – думаю про себя, и спрашиваю этого самаритянина:
– И что логист?
– Трубку он бросил, вот что, – с задорным смехом подытожил свой рассказ дальнобойщик.
Воображение услужливо рисовало ужасающие картины с исковерканными машинами и «мальчиками кровавыми», но от Александра исходил мощнейший заряд позитива и стойкий запах кофе, так что мне ничего больше не оставалось, кроме как поддержать его смех. Казалось, что само вечернее солнце ласкалось к нему, падая на его руки оранжевым ворсистым клубком.
– Я раньше нефть возил, но бросил, – продолжал свои душещипательные рассказы Александр. – Ужасные запреты появились. Всё по документам надо теперь делать, по стандарту. Нахватались мы этих стандартов у всего мира, а я считаю, что это неправильно. Ну, вот приняли мы эти стандарты, и после них курить приходится в ста метрах от машины, чтобы взрыва не было. Но мы же другие! У нас всё не такое, как у всех – и земля, и газ, и нефть…
– А что, – интересуюсь я, – наша нефть не взрывается?
– Взрывается, – утвердительно кивнул головой Александр, – но я же пять лет эту нефть без стандартов возил, курил в машине, готовил себе прямо в кабине на газовой горелке и ничего, не взорвался же.
– Но могли же.
– Что? Взорваться что ли?
– Да.
– Нет, не мог.
– Но нефть же взрывается?
– Взрывается.
– Значит, могли взорваться.
– Нет, я – не мог.
Я обессилено замолчал. Александр достал сигарету и закурил.
***
Мы доехали до Владимира и встали в многокилометровую пробку. На трассе шли ремонтные работы и вместо трёх полос оставили одну.
– Будешь есть? – предложил мне Александр.
– Да.
Я решил для себя, что на трассе буду соблюдать золотое правило, которое звучит как «дают – бери, бьют – беги». А то может ещё, ненароком, обижу человека.
– Хорошо, – сказал он и по-будничному прибавил, – ах да, встань, под тобой – газ.
Сложные чувства возобладали во мне в тот момент, но я встал, откинул сиденье и действительно – меня не обманули – подо мной лежал газовый баллон. Когда я отворачивал вентиль, я вспоминал фильм «Безумный Макс» с его обилием взрывов.
Миниатюрная плитка, стоящая между сиденьем Александра и моим, фыркнула и из неё тотчас потянулись ровные веточки пламени. Дальнобойщик вскипятил воду и протянул мне испещрённую крышку от термоса, в которой пылился растворимый порошок с крупицами изюма. Я налил в ёмкость кипятка и стал ждать, когда белёсая бурда превратиться в кашу.
«Каша» получилась водянистой и пресной. Я накидал в неё сахара. Отпил чуть-чуть. Противно. Это Вам не кексы в кафе. Но желудок, почуяв горячую пищу, отозвался радостным воплем, что меня успокоило. Потом я выпил мутноватый чай из этой же крышки. Пойдёт.
Александр что-то рассказывал мне о машинах, но я не слушал. Закат уже давно набросил на небо оранжевую пелерину. Я разомлел от еды. Ленивая сонливость сделала мои движения мягкими и размеренными. Сиденье на воздушной подушке убаюкивало. Последние солнечные блики скользили по мириадам автомобильных крыш, изредка запрыгивая прямо в глаза. Живот урчал, как сытый кот, заглушая на мгновенье набившие оскомину напевы отечественной попсы, доносившиеся из радио. Пробка всё больше напоминала забившийся тромб, в котором вместе с кровообращением остановилась и сама жизнь.
Видное
Достигнув столицы, я нырнул в недра московской подземки. Надо было добраться до юга Москвы, сесть на электричку и ехать на ней до подмосковного городка Видное. По моим подсчётам, там было куда проще выйти из города на трассу М-4 «Москва-Дон».
Отдал 55 рублей за метро и 23 рубля за электричку. Через час я уже стоял на зафаршмаченном плевками перроне города Видное.
Накрапывал дождик. Серые стены здания станции отштукатурены тройным слоем объявлений. Тут же стоит пьяный смуглый мужик, который лепит поверх ободранных листов какую-то визитку на скотч. Конкуренция рекламодателей в её первозданном виде. Подхожу к скучающим водителям автобусов и спрашиваю, как выйти из города. Один посылает меня на 13 троллейбус, водитель 13 троллейбуса посылает меня на 16 автобус, а водитель 16 автобуса просто посылает и отворачивается.
Трасса «Москва-Дон» была прямо передо мной, метрах в ста. Спросите, почему я не мог дойти до неё и начать голосовать? Всё просто – трасса возвышалась над землёй метров на десять. Эстакада. Никаких лестниц или съездов.
– Извините, а вы не подскажете, как мне выйти из города?
Помятый мужик, лет за 60, с выбеленными временем волосами, непонимающе уставился на меня подёрнутыми пеленой глазами, которые когда-то были голубыми. Медленно повращав ими, он отозвался:
– Тебе на завод?
– Нет, на трассу, за город.
– А куда именно?
– На трассу.
– Насчёт работы?
– Нет, просто на трассу. Трасса. Дорога. Там асфальт ещё.
– Ммм. Едешь куда-то?
– Очевидно, что да.
Мужик сощурил глаза и в последний раз, немного разочарованно, уточнил:
– Значит, не на завод?
– Нет, я – в Анапу.
Он многозначительно покачал головой.
– Ну, ты, брат, даёшь. Карта есть у тебя?
– Да. На завод мне, если что, не надо.
Мужик взял мой атлас дорог, поднёс его к самым глазам и забубнил себе под нос:
– Пешком тебе идти далеко, не дойдешь. Вот тут – он ткнул огромным пальцем в маленькую точку на карте так, что я, конечно, ничего не увидел, – есть деревня Мих…Михно…Михна. Посмотри вот здесь, как называется.
– Тут Ваш палец, я не вижу.
– Ах, да, – рассеянно пробубнел мужик.
– На «М» здесь есть «Михнево».
– Да, точно, Михнево. Тебе лучше доехать до этой деревни на электричке, а там пешком дойдешь до трассы. – Он ещё раз смерил меня подслеповатым взглядом. – Поезд будет здесь через 15 минут. Если хочешь – поехали вместе, мне в ту же сторону, только выходить пораньше…
Он резко закрыл рот, сжал губы и посмотрел куда-то мне за плечо.
– Поехали, – сказал я, и мы вместе пошли к кассам.
Билет до Михнево стоил 120 рублей. Николай (так звали моего нового знакомого) всё время, пока я был в очереди у касс, стоял один на перроне и, покачиваясь на ветру берёзкой, смотрел куда-то вдаль. Когда я подошёл к нему, он вздрогнул, будто его только что разбудили, и посмотрел на меня с характерным близоруким прищуром. До поезда оставалось десять минут.
Дамы и господа, – поприветствовал он хмурых людей в спортивных костюмах, – я хочу представить вашему вниманию незаменимую в хозяйстве вещь, которая должна быть в доме у каждого! – он манерно приосанился, небрежно смахнул со лба прядь и тоном провинциального конферансье объявил – Эта вещь – веник!
– А я сварщиком работаю, – попытался он начать разговор, – хотя образование высшее имею. Раньше работал при институте физики, а потом, в 90-е, зарплату в институте перестали платить – пришлось на трёх работах работать. Представляешь, я, человек с высшим образованием, устроился в баню работать? Дрова кидал, ё-моё.
Он глубоко вздохнул. Помолчал ещё около минуты и вдруг быстро затараторил:
– Сегодня вот с работы у начальника отпросился.
– А у меня, – говорю, – пока что нет начальника. Как, в принципе, и работы.
– Ну, это ничего, у тебя всё будет. – И тут как бы невзначай брякнул – А у меня сегодня утром тётка умерла.
Я на мгновенье замешкался.
– Ууу, плохо. – Только и смог я промычать. – К ней едете? – и тут же поморщился из-за глупой формулировки своего вопроса. Николай, по-видимому, не понял всей абсурдности и спокойно отвечал:
– Приходится ехать. Но самое главное, что я на выставку гусей из-за всего этого не попадаю. Ради неё и отпрашивался ведь у начальника.
Я опешил.
– Выставка чего?
– Гусей.
– Каких?
– Да разных.
– А тётка тут причём? – не выдержал я.
– Не причём. Хотя, теперь я вот к ней еду вместо выставки. Получается, и она тут замешана. Не могла она подождать, что ли? – обратился он ко мне немного обиженным тоном, оставаясь при этом где-то глубоко внутри себя.
– Ну, теперь-то, сколько угодно может ждать.
– Да, но что теперь в этом толку. – Он покачал головой. – На выставку я всё равно уже не попаду – и вдруг быстро, будто опомнившись, прибавил – Ты ничего не подумай, у меня просто дача есть, я там гусей развожу, вот и интересуюсь.
– Так Вы – гусевод?
– В каком-то смысле да.
– Ясно.
В электричке
Мы с Николаем сели на соседние места. Он говорил, не останавливаясь, а я его не слушал и лишь изредка поддакивал. Меня такое положение дел полностью устраивало.
Вдруг в вагон впорхнул молодой парень. Он резко выделялся на общем фоне пассажиров, словно дикая орхидея на болоте. Волосы на голове были идеально уложены, буквально ни одного непослушного волоска, который бы пытался выбиться из прямых, набриолиненных прядей. Элегантный классический пробор, характерный для подпольных бутлегеров США прошлого века, дерзко делил голову на две неровные части. Чистая и ухоженная борода выдавала в нём частого клиента модного барбершопа. Стильный серый пиджак, рубашка в тон, красный галстук, выглаженные брюки, сверкающие чёрные ботинки. И всё это – на контрасте с дачниками в их мешковатом тряпье и веточками рассады, загораживающими проход.
Николай закончил своё беспорядочное повествование, так как лоснящийся человек громко заговорил:
– Дамы и господа, – поприветствовал он хмурых людей в спортивных костюмах, – я хочу представить вашему вниманию незаменимую в хозяйстве вещь, которая должна быть в доме у каждого! – он манерно приосанился, небрежно смахнул со лба прядь и тоном провинциального конферансье объявил – Эта вещь – веник!
Сначала я подумал, что ослышался. Но денди тут же поднял левую руку вверх и в ней, на манер штандарта, подтверждая все мои безумные догадки, горделиво покоился соломенный, чуть растрепавшийся веничек, перемотанный белой изолентой.
– Незаменимая в хозяйстве вещь! – распалялся изящный человек. – Вы, наверное, хотите спросить, – никто, естественно, не хотел, – «Почему веник только один?». Вы не поверите, – и ему никто не поверил – все разобрали в предыдущих вагонах! Успейте купить, дамы и господа!
По государственной федеральной трассе М-4 «Москва – Дон» в сторону Краснодара двигался оранжевый КАМАЗ, в кабине которого восседали двое: я, в роли бармена, и спятивший дед, лакающий сорокоградусную за рулём грузовика. А ещё нашу компанию недвусмысленно разбавляли 25 тонн асфальта в кузове.
«Дамы и господа» продолжали неподвижно сидеть и хранить суровое молчание. Лишь одна полоумная бабка продралась к холёному мужчине сквозь занавесь рассады, зачем-то потрогала веник, прошамкала беззубым ртом «даааааа» и бросилась обратно к своему месту. Незадачливый продавец хмыкнул, нервно улыбнулся, вытащил из тамбура огромный клетчатый баул, доверху забитый «разобранными в предыдущих вагонах» вениками, сунул «последний веник» подмышку и поплёлся в следующий вагон.
***
Первым выходил Николай. Он тепло попрощался со мной, встал со своего места и пошёл к выходу, задевая по пути вездесущую рассаду, но вдруг хлопнул себя по лбу и быстро вернулся.
– Погоди, – он начал суетливо рыться в сумке – у меня тут вот есть немножко.
Он достал три помидора, огурец, яблоко, два банана, три ломтика хлеба и гусиный паштет. Всё это он протянул мне.
– Это я брал с собой на выставку, пообедать, но мне сейчас уже не нужно. А тебе…пригодится. Паштетик, кстати, домашний, – ввернул он.
Я взял продукты, пожал руку Николаю. Он встал, но снова резко сел.
– Послушай, запиши мой номер телефона, пожалуйста. Как доберешься до Анапы – напиши мне СМС, что с тобой всё в порядке, а?
М-4
Я доехал до Михнево, съёл продукты Николая, добрался до трассы и начал голосовать. Дождик давно закончился, тучи рассеялись. Солнце пекло во всю. Я прошёл уже метров 500 с поднятой рукой, когда на обочину съехал оранжевый КАМАЗ.
Подбежал к машине. Из кабины на меня оголтелыми глазами смотрел дед. Без волос и без зубов. Хотя вру, один зуб у него всё-таки был. На нижней челюсти.
– Мне в сторону Краснодара! – заорал я.
– Садись. Кило̀метров семьсят я тебя подброшу, – и улыбнулся мне, отчего его лысая голова вся сморщилась.
Запрыгнул в кабину, поехали. Дед был на взводе и постоянно орал, стараясь перекричать рёв двигателя. Получалось это у него с трудом. От постоянного напряжения он весь краснел, и из-за этого казалось, что он пребывает в состоянии перманентной ярости.
– Бери чебурек! – бешено заорал он на меня, глубоко опрокидывая нижнюю челюсть. Мне стало не по себе, так как из его уст любые, даже самые безобидные слова звучали так, словно он не предлагал тебе пирожок, а отдавал приказ расстрельной команде.
Между сиденьями валялся промасленный пакет с двумя сухими комьями теста. Один чебурек был надкусан и из уважения к деду я не стал его брать. Взял не надкусанный и стал жевать. Мясо было вроде как стухшим, если это вообще можно было назвать мясом. Вот такие жизненные коллизии – только что ты уплетал домашний гусиный паштетик, а теперь давишься резиновой соей. Дед, видимо, заметил моё сосредоточённое лицо и снова заорал тоном яростно сражающегося солдата на передовой:
– Бери сок!
И точно, между сиденьями кроме пакета валялась коробка с соком. Я попил, и стало как-то повеселей.
Дед оказался жутким экстравертом. Он принялся рассказывать всё подряд о своей жизни. Что у него дома дочь, внук и азербайджанец. Что он копит ему на велосипед. Не азербайджанцу, конечно, а внуку. А азербайджанец – муж его дочери и, получается, отец его внука.
Рассказывал всю эту доморощенную сантабарбару дед, конечно же, в своей излюбленной экспрессивной манере. Я на секунду представил его не за рулём, а за трибуной, лидером какого-нибудь авторитарного государства. Получилось идеально. Беззубый диктатор воспламеняет сердца своих соратников на борьбу с проклятыми дантистами. Можно так даже картину назвать.
Я прервал излияния деда и спросил:
– А что везём?
– Асфальт, 25 тонн, – горделиво приосанился он и тут же выпалил следом – слушай, а давай водочки?
– Спасибо, но я не буду.
– Да не, ты не понял. Ты мне налей водочки. Там сзади тебя, на кровати, лежит пузырь. Плесни мне маленько в стакан.
Я повернулся и отдёрнул шторку. За ней, на смятом одеяле, действительно лежала непочатая бутылка водки. На кедровых орешках. С милой белочкой на этикетке.
Я налил водки, передал деду сок. Он выпил.
По государственной федеральной трассе М-4 «Москва – Дон» в сторону Краснодара двигался оранжевый КАМАЗ, в кабине которого восседали двое: я, в роли бармена, и спятивший дед, лакающий сорокоградусную за рулём грузовика. А ещё нашу компанию недвусмысленно разбавляли 25 тонн асфальта в кузове.
Дед крякнул, утёрся и продолжил орать с ещё большим энтузиазмом. Я старался не слушать.
– Слушай, – продолжал куражиться дед, – давай ещё по одной!
Я налил.
Мы наехали на небольшой ухаб, и КАМАЗ зловеще ухнул всеми своими тоннами.
– Ща буит пост! – просветил меня дед – Надо будет проскочить.
КАМАЗ на сбавленных оборотах проплывал мимо поста ГИБДД. Гаишники в голубых рубашечках с коротким рукавом лениво вертели свои жезлы, а я в это время думал, являюсь я соучастником преступления или нет? Как Вы считаете?
– Прошли! – победоносно зарычал дед – Наливай ещё, последнюю!
Я налил. Теперь мне казалось, что белочка на этикетке хищно улыбается.
Дед, в свою очередь, изрядно повеселел. Он посмотрел на меня и уже привычно проорал:
– А что я всё о себе да о себе? Расскажи и про себя что-нибудь!
Я, надрывая горло, рассказал, что мог. В числе прочего сказал, что я – журналист по образованию. Этот факт моей биографии зацепил деда.
– Слушай, друг, а я ведь знаю, что ты прославишься. Вы – журналисты – все знаменитыми становитесь рано или поздно. Смотри, вот попадёшь скоро в телек, я увижу тебя и скажу всем: «О, а я вот этого пацана подвозил!». Ты это, возьми у меня ручку с листочком и напиши своё имя и фамилию, чтобы я тебя запомнил.
Я взял грязный лоскуток помятой бумажки, написал на ней «Александр Невзоров» и протянул её деду. Он прочитал, посерьезнел и несколько раз, как мантру, тихонько прошептал «моё имя». Потом заботливо вложил кусок бумаги в свою записную книжку, пристально уставился на меня и потребовал, не без нотки угрозы в голосе:
– Только ты никому там, на телеке, не говори, что я выпивал за рулём, понял?
– Понял.
На горизонте показались асфальтоукладчики.
– Вот мы и приехали! – весело загоготал дед и тормознул КАМАЗ.
– Спасибо. Здоровья, – говорю, – всем Вашим внукам и азербайджанцам!
Не веря тому, что я всё ещё жив и невредим я поспешно вывалился из кабины.
Продолжение следует.
