Гоанские фрики маршируют под «Катюшу». Солдаты позапрошлого века в свете факелов – пялятся в смартфоны из века 21-ого. Телепортация «бойцов-торпедо» из глубин 90-х – на Индостан. Три года на Байконуре. Живая голова профессора Сергея Королева.
Закулисье индийских шутингов, происшествия на съемках, типажи, достойные нового «Шантарама», и разборки с воротилами массовки – в продолжении рассказа Тимофея Барроуза со съёмочной площадки самого масштабного исторического боевика последних лет.
«Левой! – Правой! – Левой!»
«Left! – Right! – Left! Left! – Right! – Left!» – зычный голос одетого в одни камуфляжные шорты и ковбойский стэтсон (не считая загара) бодибилдера парит над индийским плоскогорьем. Солнце, цвета сохлой коровьей лепёхи, не спеша, катит свой диск над редкими зооморфными облаками.
Вот уже битых три часа мокрый от пота английский актёр драмы и заодно наш инструктор по стройподготовке – Мэтью Стирлинг орёт в «матюгальник», силясь превратить диких массовщиков в образцовый полк Британской империи.
Косячат индусы. Врожденная неприязнь к армейским командам, неумение отличить правую ногу от левой и нежелание подавить свой конский ржач – портят кадр оператору. «Как они вообще с такой организацией англичанам наваляли!» – удивляюсь я.
Сурендер Редди – режиссер фильма – сидит на раскладном стуле в тени тряпичного навеса и уже забрызгал слюнями всю рацию. Тут же – навытяжку – халдеи, готовые исполнить любую кулинарную прихоть мэтра: будь то стаканчик масала-чая, кока-кола или блюдо арбузной нарезки.
Но мэтру не до чайных церемоний. По жизни он похож на сонного индусского бога Ганешу, которому напялили на маковку панаму и солнечные очки. Теперь же – после трёхчасовой изнурительной репетиции – он вылитый синерожий Шива: дайте в руки стальной трезубец, и он запустит им в нашу разухабистую ватагу. Сколько можно терпеть эти разброд и шатание?! А ведь на камере даже не нажата кнопка «On».
Первый же день моих съёмок в историческом блокбастере «Sye Raa Narasimha Reddy» («Герой Нарасимха» с языка телугу) грозит перерасти в забастовку актёров массовых сцен. Прошёл слух, что все два месяца мы будем работать только по ночам. Некая Люда – русская бригадирша по найму бэкграунда – «случайно забыла» сообщить нам эту мелочь. А ведь ночные съёмки оплачиваются по двойному тарифу! И учитывая, что у многих «белых» (читай русских, украинцев и казахов) здоровье напрочь подорвано многолетними нарко-пати на пляжах Гоа – не всякий был готов умирать на ночном шутинге. По шеренгам перекатывались ропот и бурление говн.
– Совсем индусы офонарели! – возмущается сухопарый мужик лет 50-ти в гавайской рубахе. С тату звёзд на коленках, торчащих под дырявыми шортами, он походил на карикатурного зэка, что откинулся с зоны под Уренгоем.
– Говорят, у нас все смены будут ночные. Два «косых» за ночь – это пипец мало! Минимум четыре надо просить!
– Точняк! – вторит ему басом и оглаживает рукой бритый затылок крепыш с тату «Смерть-с-косой» и готической надписью «Werwolf» через всю спину. – Людка – агентша нормальная, ничего против не имею, но накой ляд она нас в этот трэш втянула?! За две штуки по ночам маршировать?! Или она с Мухаммедом в доле? Думала, афёра проканает?!
– Не кипишуем, бродяги. Ночь отработаем – поглядим почём хоккей с мячом. А завтра будем революцию делать. Нас – «белых» – сотня с лихуем. Остальные – рубероиды. Без нас кина не будет! – поддерживает митингующих третий немолодой мужчина с висящей на плече блютус-колонкой. Из её динамика вполсилы долбит гоа-транс. Если бы не хипповые феньки на запястьях мужика, бусы на бычьей шее и бейсболка с вышивкой «Ом», то оратор сошёл бы за «бойца-торпедо» из глубин 90-х. Возможно, когда-то он им и был.
Я вдруг подумал, что вовремя совершенная телепортация на Индостан этих персонажей уберегла их души (а может и тела?) от того, чтоб сгинуть в тамошнем лихолетье. Who knows…
Если бы ты – любезный читатель, сродни грифу, взмахнул крылами и поднялся к небесам над киностудией «Рамоджи», то твоему взору предстала бы причудливая картина. На жёлтом холсте из песка ты бы увидел громаду средневекового замка со стенами высотой в 10 метров. Издалека замок казался сложенным из гранитных валунов. В реальности же собран студийными художниками-постановщиками из дерьма и палок. По периметру фейковой громады – оборонительный ров с перекидным мостом, на котором могут разъехаться две повозки с волами. Сами жвачные лежат тут же, побросав свои горбатые туши в тени деревьев. На дне рва царит суета. «Людишки-муравьишки» с тазами на головах – это индианки, завернутые в сари. Выстроив первобытный конвейер, они передают песок наверх. На подмоге у них экскаватор «Hitachi» молодцеватого окраса – гребками ковша превращает фортификационное сооружение в цельную окружность. А висящие по краям рва брандспойты готовы вот-вот заполнить яму водой.
В полукилометре от замка – линия атаки из пушек и сложенных в пирамиды чугунных ядер. Пушки – копии старинных орудий, но без запалов. Тут же сгрудились пара сотен лошадей и всадников в красных мундирах британских колониальных войск. Лошади взбрыкивают, за что мигом получают по крупу удар бамбуковой палкой. По множеству кровавых ран и висящего шматами мяса из шкур коней, ясно, что битьё – излюбленный метод дрессуры в индийском кино. Немудрено, что русские, ездящие верхом, записались изначально «райдерами» (от англ. «всадник») – а теперь пошли в отказ. Стать калекой под копытами бестий судьба незавидная, хоть индусы и грозятся платить ездокам по 3000 рупий. На тренировках всех «белых» кони-психи побросали или понесли. Как никто шею не свернул – одному Будде известно.
– Бросил автомат и сказал сержанту, что больше не буду эту голову сраную охранять.
– Какую голову?!
– Ну, какую-какую… профессора Сергея Королёва. Она ведь живая до сих пор. Политбюро, когда узнало, что он помрёт, приказало учёным её отрезать и физраствором специальным жизнь поддерживать. Как суперкомпьютер она фурычит. К ней трубки подведены и кабели разные. Всем космодромом она управляет. А наше подразделение её охраняло, чтоб пиндосы не украли. Но про неё мало кто слышал – закрытая инфа. Я с ней даже говорил два раза. Когда никто не видел, мы с корешем ей курить давали. Смешная. Матерится много.
Вся съёмочная площадка самого масштабного исторического боевика последних лет кипела работой, готовясь к наступлению «английских супостатов» в лице нас (плюс индусы для массы в задних рядах). Ждут одного – когда пехота научится маршировать.
Говорят, в наш фильм вбухали 300 крор. У индийцев своя система счисления. Один крор равен одному миллиону рупий. То бишь, если считать по мировой «арабской» методе, то бюджет картины составил 3 миллиарда рупий. Уже по этому показателю «Герой Нарасимха» войдёт в чарт самых дорогих индийских фильмов в истории. Прошли времена, когда сляпанный на коленке «Бродяга» с Радж Капуром в главной роли мог завоевать сердца одной актёрской игрой и душевными песнями. Теперь подавай спецэффекты и размах. Но вторая после Китая по темпам роста экономика мира может позволить себе вкладывать такие суммы в национальный кинопродукт.
На Байконуре бы такое не прокатило
– Братва, заколебало! Давайте покажем индюшатам мастер-класс! – Вновь оживляется давешний «урка» в гавайке. – Бледнолицые, становись в шеренги! «Катюшу» запе-вай!
Поддавшись порыву, нежданному в телах гоанского отребья, строимся в плотную «коробочку». И под песню, с которой деды со всего Советского Союза шли на Берлин во время ВОВ, – двигаемся, загребая резиновыми «кроксами», песок. Дрожащая в раскаленном мареве Цитадель сжимается от ужаса.
«Раас-цве-та-лии яблони и груши! Паа-плыли туманы над реко-ой!» – вывожу я баритональным дискантом, силясь изредка ловить ноты. Пять лет вокалистом панк-группы – не хухры-мухры.
Патриотизма хватает на 200 метров. Кто-то закашлялся, не в силах совместить строевой шаг с песней, а кто-то лихо струганул на песок завтраком, ибо перебрал накануне с ромом «Old Monk». Любовь к далёкой северной Родине резко иссякает под лучами тропического солнца.
«Всё! Баста!» – наш стачечный комитет принимает решение двигать в тень, под навесы.
«It’s brilliant, guys! Russians – dismissed! Indians keep going!» – орёт в матюгальник Мэтью Стирлинг и аплодирует отщепенцам.
Кто-то тут же достаёт из кисетов ганджу – запалить чилум, а кто-то встаёт в очередь за масала-чаем. Огромные столитровые баки с ним выставили под навесами студийные повара. Решаю утолить жажду и я.
Агент нас с бабками хотел кинуть. Так мы Рамеша к стулу привязали, в рот носок сунули и фото этому ушлёпку на мобильник отправили. Для смеху, конечно. Рамеш, на самом деле, с нами ром бухал в хостеле и в покер рубился всю ночь. А мы его, типа, в плен взяли. Агент сразу деньги нашёл, хотя до этого верещал, что в выходной банки не работают.
– Чё он прошамкал? – спрашивает стоящий рядом в очереди дядька лет сорока. Его стриженные под бокс волосы и капитанская борода (в отличие от бурого «газона» шерсти на груди) были седы как лунь. Генетическая разноволосица придавала ему сходство с чернобурой лисой. Про себя я тут же прозвал его «Росомахой».
– Говорит, круто отработали. Русские – вольно, – перевожу я.
– А-а-а… Попробуй он возбухнуть. Народ и так на взводе. Слыхал, что нас с деньгами хотят надуть?
– Ну да… а так бывает?
– Частенько. Видишь индуса?
Я глянул на смуглого пухляша, одетого, вопреки адской жаре, в джинсы и рубаху с длинным рукавом. Пухляш сидел, поджав ноги-оковалки на стоящей стоймя чурке, и время от времени взрывался хохотом слушая какого-то европейца. Тот, судя по жестам, был под шафе.
– Это Рамеш. Мы его два года назад в Ченнае в заложники брали. Он здесь вроде помогайки на студии числится. Агент нас с бабками хотел кинуть. Так мы Рамеша к стулу привязали, в рот носок сунули и фото этому ушлёпку на мобильник отправили. Для смеху, конечно. Рамеш, на самом деле, с нами ром бухал в хостеле и в покер рубился всю ночь. А мы его, типа, в плен взяли. Агент сразу деньги нашёл, хотя до этого верещал, что в выходной банки не работают. Ну и прочую стандартную для индусов пургу нёс. Лично налик привёз. А Рамеш классный парень, по-русски базарить может:
– Эй, Рамеш, скажи: «Ёшь твою мать»!
– «Ёшь твою мать!» – послушным попкой отзывается Рамеш на скабрезность и, хлопая себя по ляхам, заходится смехом как тряский холодец.
Буфетчик вручает мне и Росомахе по стакану чая.
– А ты часто на шутингах? – спрашиваю.
– Не жалуюсь. Но у меня семейный подряд. Я с женой и сыном обычно снимаюсь. В рекламных роликах, фотосессиях для каталогов одежды. Там нормально платят. Малой больше меня с женой зарабатывает, хотя ему 10 лет. У него ставка от семи тысяч в день. Он ещё и блондин – так что нас зовут. Ты, кстати, не веган? А то скоро обеды привезут. Если не веганишь, скажи Мухаммеду, чтоб он тебя в список мясоедов внёс. Тут, в Индии, многие за здоровьем следят.
– Хм… а как с наркотой сочетается? – поддеваю я собеседника.
– Ну, трава – не наркотик! – смеётся Росомаха и, иллюстрируя слоган, примыкает к группе комрадов: сев в кружок, сторонники ЗОЖа уже пустили по кругу «трубку мира» с пахучим зельем. Индийцы из администрации студии никак не реагируют на ритуал. Вот свобода нравов! Попробуй они такое учудить в России – пулей вылетят со съемок.
Хлебая чаёк, смещаюсь в тень здоровенного баньяна. Стоящую под ним винтажную телегу с ворохом сена я приметил вместо лежака.
На телеге уже дрых какой-то европеоид предпенсионных лет. В прикиде из красной банданы и майки-в-сеточку он напомнил мне посетителя бара «Голубая Устрица» из культовой американской комедии «Полицейская Академия». В остальном мужик на «голубца» не тянул.
– Народ дохлый, строевым ходить не могут. Про автомат в руках держать – вообще молчу. – Начинает тут же разглагольствовать полупенс, как только я ложусь рядом. – У нас на Байконуре бы такое не прокатило.
– Вы на Байконуре служили?
– Да, три года от звонка до звонка.
– А почему три? Это ж не флот.
– На гауптвахту попал. Сразу, как с космической орбиты вернулся.
Поперхнувшись чаем, я смотрю на мужика и пытаюсь по его физиономии угадать масштабы вранья. Щи у мужика абсолютного истукана с острова Пасхи.
– А вы что же, и космонавтом были?
– Раз десять летал. В фантастике любят эту херню про ботинки магнитные показывать, – продолжает гнать старпёр. – А мы в них ещё 30 лет назад на ракетах строевую отрабатывали.
Внезапно я понимаю, что мужик поехавший, но меня разбирает, что ещё он готов отчебучить:
– А на гауптвахту как?
– Бросил автомат и сказал сержанту, что больше не буду эту голову сраную охранять.
– Какую голову?!
– Ну, какую-какую… профессора Сергея Королёва. Она ведь живая до сих пор. Политбюро, когда узнало, что он помрёт, приказало учёным её отрезать и физраствором специальным жизнь поддерживать. Как суперкомпьютер она фурычит. К ней трубки подведены и кабели разные. Всем космодромом она управляет. А наше подразделение её охраняло, чтоб пиндосы не украли. Но про неё мало кто слышал – закрытая инфа. Я с ней даже говорил два раза. Когда никто не видел, мы с корешем ей курить давали. Смешная. Матерится много.
Ошалев, я медленно сползаю с телеги:
– Я это… пойду за чайком… – лепечу я, пытаясь под любым предлогом вдарить по тапкам от двинутого на всю кукуху психонавта. Ещё чуть-чуть, и он втянет меня в чёрную дыру своего Космического Ада.
– Давай.
Похоже, мужик из тех, кого здесь, в Индии, принято звать флипанутыми. От английского «flip» – перевёртыш. Практически любой турсезон, начиная с хипповых 60-х, оставляет после себя идиотов, перебравших с «ЛСД-25» или «ДМТ». После они годами бродяжат по индийским городам, весям и ашрамам. Либо пока не пройдут самодетокс, либо пока их не заберут на родину родные. Пару таких я знал лично. А может он был обычным шизой, которого отпустили на поруки из дурки, сбежал в Индию и забыл сегодня принять свои мегамощные пилюли. Вдаваться в подробности уже не хотелось…
Забастовка?
– Бойся! – слышу я над ухом окрик, ржание лошади, и понимаю, что чья-то рука хватает меня за шкирку и отбрасывает. Краем глаза я засекаю, как мимо с грохотом пролетает артиллерийский лафет, а следом – юзом, оседая на задние копыта, пятится белый, в серых яблоках, конь. Бедную животину утянуло назад, пока она, надрывая жилы, тащила из оврага чугунную мортиру. Моя задача была шагать рядом и подсвечивать ей дорогу. За рост выше среднего меня и ещё нескольких ребят определили в артиллерию и переодели в отличную от других синюю форму.
«Бл*ха-муха… – выныриваю я из ватного морока, – мне же чуть башку дулом не снесло! А у меня и страховки медицинской нет».
Стряхнув обрывки сна, я силой возвращаюсь к реалу: «Ночь… я в Индии… тружусь статистом-нелегалом в кино… на мне мундир канонира… в руке фонарь «летучая мышь»… ноги гудят от муштры… плечо натёрто деревянным мушкетом – после 15-го дубля он весит целую тонну… и мне чуть не размозжило череп железной трубой во имя картинок на экране!» – проносится каскад мыслей.
– Жив? – спрашивает рыжебородый дядька – тоже канонир.
– Ага. Спасибо, что откинул, – все ещё ошарашенный, я благодарно трясу его лапу. – Закемарил чутка.
– Солдатская болезнь, – улыбается он осколками зубов экс-амфетаминщика сквозь дыру в огненной мочалке и хлопает меня по спине. – Не спать – терпеть!
Я глупо киваю и жду, когда сидящий на лафете возничий усмирит коня. Через полчаса режиссёр объявляет в рацию перерыв. Орава «массонов» бросается к сумкам-холодильникам, набитым бутылками с водой – студийные рабочие расставили их тут и сям по площадке. Но вода не спасает. Даже ночью от песка пышет жаром. В организме влага тут же мутирует в солёный кипяток, струящийся под формой. Я таращу глаза, стараясь снова не стать сонным зомби.
Обстановка вокруг кроет круче трипа под пантерным мухомором. Пожалуй, так мог смотреться клип, снятый тандемом Джей Пи–Орриджа и автора «Ёжика в тумане» после недели запоя на битловской субмарине: в свете горящих факелов бродят, сидят по-турецки, валяются «живыми трупами» солдаты позапрошлого века и пялятся в смартфоны из 21-го; кони, аки призраки, трясут гривами; актёр Мэтью Стирлинг, уже переодетый в форму генерала, треуголку и ботфорты, машет шпагой (типичный Наполеон из «Палаты № 6») на Крепость – репетирует речь для полков; надо всем этим безумием блином висит луна, а рядом – вторая, в виде трёхметрового бумажного фонаря, – поднята на стреле строительного крана. Из-за недосыпа мне чудится, что я то ли на Марсе, с его двумя спутниками, то ли застрял в «петле времени», где прошлое смешалось с будущим.
Пока хлещем воду, решаем устроить завтра забастовку, если оплату не поднимут.
Наконец, по рациям объявляется «финита ля комедия». Квелой гурьбой грузимся в автобусы для развоза по хостелам.
Малой заводит фельдиперсовый драм-н-басс на своей шарманке. Со свистом и улюлюканьем летим под биты по скоростному шоссе города-миллионника. В потоке с нами мчат расписные фуры, мотобайки и «тук-туки» с почтенными семействами и детьми. Дети смеются и показывают пальчиками на оголтелых «белых обезьян». В ответ я снимаю их чумазые рожицы на экшен-камеру.
В моём бусе братва загорелась выставить ультиматум – мол, без двойной оплаты на шутинг завтра ни ногой. Как самый англоязычный, я подпадаю под общую эйфорию и скандирую: «Holiday! Holiday! Holiday!». Кто-то хором подхватывает крик и хлопает в ладоши. Атмосфера праздника непослушания, шутки-прибаутки и гадлёж разлетаются по салону. Шофёра просят врубить на всю катушку музон. Ух, мы покажем этим индусам фунт лиха! Агент Мухаммед, едущий с нами, бледнеет с лица – до него доходит, что-либо нужно раскошелиться, либо анархисты сорвут съёмки фильма ценой в «охулиард». А он-то уже поди наметил себе покупку «мерса» с наших недоимок.
Под шум мотора и общего хаоса я роняю лоб на плечо соседу и проваливаюсь в сон. Моя первая смена на индийской «Фабрике грёз» окончена…
Разборки на отшибе Толлливуда
«Весело – веселье, тяжело – похмелье!» – поминаю я народную мудрость, когда на следующий день Мухаммед, выпятив грудь колесом, не пускает меня (и ещё пяток крикунов накануне) в двери автобуса.
– Ты, и ты, и вы все – уволены! Для вас – конец фильма! – кричит он на корявом хинглише и тыкает в меня пальцем, пока я силюсь протиснуться в салон. – Возвращайтесь в Гоа или Россию! Понятно?!
«Интересно, что будет, если всадить ему головой в носяру? – ловлю я себя на мысли. – А как же мой план Барбаросса: заработать на съёмках, а после объехать всю Индию? По ходу, он летит в тартарары…».
С фырканьем автобус отчаливает, приняв на борт тех, кто не шибко бухтел о ночном тарифе. Остальные бузотёры, и я в их числе, остаются гонять балду на обочине.
– Чё делать будем? – спрашиваю я более опытных в киноразборках товарищей.
Кроме меня на отшибе Толлливуда остались: казах с мускулатурой Аполлона, но с ранья уже укуренный в дышло; парниша по имени Сева – тоже, судя по фигуре, со спортивным прошлым; белорус Димас – мой сосед по комнате в хостеле и автостопщик, приехавший в Индию 5 лет назад из Картофельного рая; и ещё пара чудаков, один из которых выделялся спутанными в волосатые колбаски дредами, босыми ступнями и бёдрами, обёрнутыми традиционной юбкой – «лунги»; второй – пацан лет двадцати – вихлялся под игравший из переносной колонки брейкбит. Компашка подобралась – огонь.
– Погнали на студию качать! – говорит Димас, заслуженный ветеран шутингов. – Там с мужиками из других хостелов скооперируемся. Мухаммед – «шестёрка». Нам нужен Муфит – он всей массовкой на «Рамоджи» заправляет. С него надо бабки трясти.
Адреналин в жилах вскипает в предвкушении махача. Каким-то чудом проскакиваем в ворота. Выпав из кумарного ступора, на авансцену выходит наш казах – в одних шортах, загорелый как головешка, играет буграми мышц и желваками – точно готовая к прыжку пантера. Остальная братва двигается в его фарватере. Охрана окружает нас, но тронуть ещё не решается.
Резолюция Димаса встречена ликованием. Тормознув моторикш (слетелись как саранча на пахучую субстанцию), прыгаем в два «тук-тука». Малой заводит фельдиперсовый драм-н-басс на своей шарманке. Со свистом и улюлюканьем летим под биты по скоростному шоссе города-миллионника. В потоке с нами мчат расписные фуры, мотобайки и «тук-туки» с почтенными семействами и детьми. Дети смеются и показывают пальчиками на оголтелых «белых обезьян». В ответ я снимаю их чумазые рожицы на экшен-камеру.
Чуть наши тарахтящие болиды встают у служебного входа студии, замечаем, как наперерез нам бежит Мухаммед. Вот-же, шавка подзаборная, караулил небось?!
Грузные студийные охранники в чёрном отрывают задницы от стульев с явным намереньем не пущать. Орясин с дюжину. Адреналин в жилах вскипает в предвкушении махача. Каким-то чудом проскакиваем в ворота. Выпав из кумарного ступора, на авансцену выходит наш казах – в одних шортах, загорелый как головешка, играет буграми мышц и желваками – точно готовая к прыжку пантера. Остальная братва двигается в его фарватере. Охрана окружает нас, но тронуть ещё не решается.
«Вот дерьмо! Если кто-то из нас пустит индусам юшку, то дело пахнёт международным скандалом. Может и до консула дойти. Эта свора нас один фиг распластает. Ещё и «бамбук-массаж» устроят, пока полиция приедет».
Скорбную картину того, как следующие 5 лет я стираю порты в индийской тюряге, я загоняю в угол сознания. Сквозь звон в ушах вижу, как гавкает на хинглише и прыгает моськой Мухаммед. Цель наша – киноплощадка – метрах в ста от входа. Там уже сидит под навесами остальная «белая кагорта». Внезапно из-за деревьев выныривает автобус, из которого как горох сыплется человек 40 гоанских фриков. Фрики бегут к нам на подмогу. Объединив фронты, мы братаемся. Мухаммед с охраной поджимают хвосты и дают заднюю. Численный перевес за нами, и охрана уже явно не жаждет кровавого миксфайта.
У-ффф… Я делаю серию выдохов, гася пожар адреналина, и унимаю дрожь в кулаках.
Хайдерабадское вече актёров массовки заходится ходуном:
– Муфита давай! Где бабки за отработанный день?! А суточные?! А за дорогу? Мы вообще с Гималаев, из Вашишты, приехали. По 3000 рупий потратили! – слышны крики в толпе. – Не пойдём сниматься, пока ставку не поднимут! Или – по домам!
На шум и гам сбегаются администраторы площадки, разного рода помогайки, «кинохлопушки», звукачи и ассистентка режиссёра во главе с курчявым коротыгой. Вчера этот индус выдавал нашей братии обмундирование и я, вполне логично заключаю, что он костюмер.
– Это мой телитолий! Я тута босс! – начинает орать карлик на убогом хинглише. – Если не нлавить залплат – вас никто не делжать!
– Чего?! Ты зеро, а не босс! Отдавай деньги! Где Муфит?! Хотим видеть его! – раздражаюсь я пламенной речью революционера и одновременно ловлю себя на мысли, что ситуация напоминает комикс. И не понятно: то ли ныть, то ли смеяться. С моей стороны – это точно блеф чистой воды. Я приехал в Индию без копейки, и всё поставил на заработки с шутинга. Если меня выгоняют, то я остаюсь без денег даже на обратный билет, крыши над головой и понятия как добираться в Россию. Автостопом? Через Пакистан, Афган и Турцию? Или надо выживать здесь? Запасной план отсутствовал…
Наоравшись вдоволь, двигаем толпой под навесы: воплощать обещанную сидячую забастовку. Как всегда, находятся черти, у которых на все случаи жизни один девиз: «Жги чилум!».
Наконец, видим, как на площадку въезжает приземистый «мерседес», откуда лениво вылезает двухметровая глыба Муфита – легендарного воротилы массовки. Именно от него зависит пропитание в мунсун жалких гоанских букашек и продление виз для тех, кто живёт в Индии годами.
Последовавшая далее часовая драмеди с участием Муфита, Коротышки и ушлёпка Мухаммеда напоминала сюр. Я и ещё один парнишка взялись переводить спектакль. Были тут и мизансцены из «Зиты и Гиты» с заламыванием рук, и пляски вприсядку, и крокодиловы слёзы, и вычурные позы японского театра «Кабуки». На что только ни способен настоящий индус, дабы не отдавать бабки, если он подержал их в руках! Как сказал один из матёрых массовщиков, ген жадности вшивают в них в утробе.
Наконец, голосованием решено продолжить сниматься за 3000 рупий. Для успокоения бучи Муфит выдаёт всем прайс за отработанную смену и дорогу от места проживания. Естественно, не обходится без сакральных жертв из шести человек.
Угадаете, кто в их числе?!
Дилемма с моим выживанием решается, когда по совету казаха-качка, с которым мы чуть не прыгнули на охрану, я списываюсь с агентом сериала «Порус» – эпопеи о попытке Александра Македонского покорить вожделенную Индию. Съёмки в Мумбайской губернии. Ставка обычная: 2000 рупий в день, жильё и кормёжка — бесплатно. Надеюсь, не придётся никому бить морду?
«Ёкарный Экибастуз! Я трёх суток в Индии не жил, а уже снялся в боевике, вляпался в забастовку, был уволен к чертям собачьим и познакомился с кучей фриков, каждый из которых стоит романа «Шантарам». Ну, или застольного анекдота. Какие ещё карты ты сдашь, Мама-Индия? Говорят, ты берёшь у людей то, что не нужно: у кого-то паспорт и деньги, а у кого-то – последние мозги. Одаривая взамен тем, что ведёт по пути личной Кармы. Что уготовано мне?» – так думал я, бултыхаясь в капсуле слипербаса, едущего в плотном потоке траффика. Мумбай – ещё один эпицентр киноделов – ждал меня где-то за горизонтом.
Ведь мне было ещё невдомёк, что Индия станет моей не первой, но настоящей любовью наряду с блондинками, крафтовым пивом и дурацким фильмом «Герой Нарасимха». Просматривая его, я буду всякий раз корчиться от смеха: жирник-индус с подкрученными усами будет в нём одним махом семерых «англичашек» (читай: русских, украинцев и казахов) побивахом.
Когда-нибудь, я и книгу напишу об этих киномытарствах.
А пока, бродяги, – ВСЕМ ШАНТИ!
